Re: Бёрнс (Burns)
Добавлено: 23 сен 2010, 14:49
Девочки, и вот ещё немного , именно о тех героинях любовного романа Бёрнса. о которых будет фильм.
Итак, в Шотландии, в городке Мохлине жизнь протекала привычно, как в предыдущие века. И так же традиционно собиралась по праздникам в таверне молодежь.
Однажды, под конец танцевальной вечеринки, внутрь ворвалась большая овчарка. Она соскучилась - бросилась лапами на грудь хозяину и принялась его лизать.
Высокий плечистый и чуть сутуловатый парень с тёмными, одушевлённо светящимися глазами, обнял за шею своего пса и громко высказал: «Вот бы мне найти подружку, которая полюбила бы меня как этот пёс!». Всё посмеялись да разошлись…
А спустя несколько дней парень проходил по лугу. Девушки белили холсты, и одна из них вспомнила те слова, распрямилась и крикнула: «Ну как, Моссгил, нашёл себе подружку?». Тот засмотрелся и, не сводя с неё глаз, ответил тихо: «Нашёл».
Так начиналась любовь двадцатипятилетнего пахаря, арендатора фермы Моссгил, и вместе самородного поэта Роберта Бёрнса и семнадцатилетней Джин Армор. Любовь эта вышла трудной, драматичной и высокой и подарила миру множество прекрасных стихов.
Молодые люди, дерзнувшие влюбиться, тотчас оказались в безвыходном положении. Роберт был беден, писал «вольные» стихи. В них он как раз преломлял, облагораживал те европейские идеи свободы в приложении к своей национально и экономически угнетённой родине. Ну, а отец Джин был самодовольным зажиточным буржуа-откупщиком, да ещё пуританских нравов. У него имелась привычка прилюдно обзывать последними словами молодого Бёрнса, «подрывателя основ великой Британской империи».
Армор не мог благословить молодых. Они, зная опасность его нрава и связей, даже не обращались к нему и решили ожениться тайно, по древнему каледонскому обычаю. Для этого надо было написать брачный контракт, в котором пред Богом объявить себя мужем и женой навеки, и хранить эту бумагу пуще жизни. Если она исчезнет – жди беды. Если её разорвать – узы брака тоже будут расторгнуты.
Молодые женились. Долго никто не мог заподозрить, что у них появилась тайная жизнь. Они были крайне осмотрительны. Малейшая оплошность – и подпадёшь церковному суду, который потянет за собой кару гражданскую. Но всё равно Джин каждую ночь бегала через поле к своему Роберту – он загодя отворял для неё окошко. А под утро возвращалась к себе.
«Пробираясь до калитки
Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки
Вечером во ржи.
Очень холодно девчонке,
Бьёт девчонку дрожь.
Замочила все юбчонки,
Идя через рожь»…(здесь и далее даны переводы С.Я.Маршака).
Вскоре Джин забеременела. Отец, узнав о таком «позоре», нашёл и уничтожил их брачный контракт. Подал жалобу в церковный совет и суд. К счастью, Бёрнса в ту пору не было в Моссгиле. Он был в городе Кильмарноке, где готовился к печати его первый сборник – тонкая книжица в грубой серой обложке. Она издавалась по подписке, устроенной состоятельными образованными друзьями. Эти люди поняли, что за явление открывается им - явление, которое так долго ждали и готовили всем напряжением своих трудов на благо родины.
Восемьсот экземпляров первого на шотландском языке стихотворного сборника разошлись в один день. И к Бёрнсу пришла слава. Вся страна от знатных до нищих зачитывалась строками на родном речении. Люди переписывали книжицу от руки. А неграмотные старались заучивать с голоса. Наконец, в Шотландии явился народный национальный поэт!
Итак, Бёрнс узнал первую славу. В то же самое время Армор сослал дочь в дальний городок, где она со страхом ждала родов. А Роберт, узнав о судьбе захваченного контракта, вспылил – решил, что Джин сама его выдала. Он был поэтом страстным, гордым, увлекающимся. Но когда тайком навестил «свою девочку», то убедился – она не виновата. Пошатнувшийся под ударом гордости и суеверия мир молодых устоял.
Третьего сентября тысяча семьсот восемьдесят шестого года Джин родила близнецов – сына и дочь. Их назвали в честь родителей. Но отец не мог приласкать своих детей. Арморы были по-прежнему против свадьбы, брака христианского, узаконенного. Роберт вынужден был ездить по Шотландии, скрываясь от суда. И всюду встречал собственную славу.
В конце ноября Бёрнс уезжает на чужой лошади – он всё так же нищ – в Эдинбург, в это сосредоточение учёности и культуры. Город тогда прямо именовали «северными Афинами». Бёрнса здесь уже знали и ждали.
И наконец, сама красивейшая герцогиня Гордэн приказывает аристократическому Каледонскому охотничьему клубу устроить в честь поэта бал. Она сама весь вечер протанцует с ним. А после скажет: «Ваш пахарь совсем вскружил мне голову!». Да и как было не восхищаться Бёрнсом?! Чуть глуховатый выразительный голос, задушевность, отсутствие позы, непринуждённые при этом манеры, простая, но изящно сидящая одежда… Словом, природное изящество, благородство, тонкость чувств.
Каледонский клуб с подачи герцогини устраивает подписку на выпуск уже двухтомника стихов в лучшей типографии, что вскоре и состоялось. Две тысячи экземпляров разошлись в два дня. Издатель заключает с поэтом договор на владение его авторскими правами. Сто гиней и ещё четыреста фунтов – огромные деньги, каких Роберт никогда не имел.
В июне тысяча семьсот восемьдесят седьмого года он вернулся в Моссгил. Теперь суд ему, наконец, не страшен. А ещё, он везёт семье деньги и подарки! До позднего вечера в хижине Бёрнсов пели-гуляли гости. А ночью, как когда-то прежде, к нему пришла его Джин. Пришла через окошко мать его двух детей…
Она уходила на рассвете. Роберт тревожился. Теперь откроется, что она снова была у него, и её опять начнут мучить. Но Джин была спокойна – ведь родители сами послали её. А Роберт впал в гнев: теперь, при деньгах и славе, он Арморам угоден! И она так спокойно относится к этому?! Значит, она – с ними заодно?! И он, оскорблённый, бежит в горную Шотландию.
Вскоре Бёрнс вновь в Эдинбурге. И здесь его ждёт сильнейшее искушение. Поэт, пишущий о любви как высшем счастье, о свободном праве на любовь, конечно, склонен увлекаться. Да когда ещё чувство оскорблено!
Героиней бурного и короткого идеального романа стала молоденькая брошенная «соломенная вдова», дворянка Нэнси Мак-Лиоз. Она глубоко очаровалась поэтом, он – ею. Они оказались сходными, идеалистическими натурами. Она – музыкально одарена, с отменным художественным вкусом, и вдобавок – несчастна. Они, очарованные, проводили вдвоём вечера напролёт. Не могли наглядеться друг на друга, наговориться. Они понимали – роман их обречён и время отмерено. Сословная, общественная разница не позволяла соединиться. Случись это – оба становились париями. Ему – путь к печати закрыт. Она лишалась репутации, статуса сословия, пенсиона. И она была женщиной не для хижины… Да, отвлечённые идеи «просвещения» хоть и привлекали даже венценосцев, но жить по ним мало, кто рисковал.
В конце-концов, влюблённые, измаявшись безысходностью, решаются на разрыв. Для Бёрнса этот шаг был спасением. За всё время влюблённости в Нэнси он не смог написать ни одного значительного стихотворения. Всё выходило манерным, куртуазным, мёртвым. Это единственный случай в его жизни, когда он заблудился в не близкой для своей природы среде. И всё же от этой страсти, по разрыве, осталась одна-единственная настоящая вещь - едва не лучшая любовная песня на английском языке. Так Бёрнс возвращался к своему дару:
«Поцелуй – и до могилы
Мы простимся, друг мой милый.
Ропот сердца отовсюду
Посылать к тебе я буду
В ком надежды искра тлеет,
На судьбу роптать не смеет.
Но ни зги передо мною.
Окружён я тьмой ночною
Не кляну своей я страсти.
Кто твоей не сдастся власти?
Кто видал тебя, тот любит,
Кто полюбит, не разлюбит.
Не любить бы нам так нежно,
Безрассудно, безнадежно,
Не сходиться, не прощаться,
Нам бы с горем не встречаться!
Будь же ты благословенна,
Друг мой первый, друг бесценный.
Да сияет на тобою
Солнце счастья и покоя»...
Роберт вернулся к своей истинной любви, к своей милой Джин. Он понимал: лучшей подруги, в терпении сносящей его причуды, вспышки гнева, гонения от родителей и всё же остающейся верной, у него не будет никогда.
«Любовь, как роза, роза красная,
Цветёт в моём саду.
Любовь моя – как песенка,
С которой в путь иду.
Сильнее красоты твоей
Моя любовь одна.
Она со мной, пока моря
Не высохнут до дна.
Не высохнут моря, мой друг,
Не рушится гранит,
Не остановится песок,
А он, как жизнь, бежит»...
И вместе, Бёрнс понял, что должен вернуться к плугу. Именно крестьянский труд давал чистоту его голосу. И в то же самое время церковь, наконец, признала их брак. А Джин родила ещё мальчика.
Поэту – тридцать лет, самое напряжённое время. Бёрнс ведёт большую переписку. Всерьёз пытается разобраться в принципах «просвещения», нащупать истинно-плодотворное. Складывает целые философские трактаты.
В девяносто первом году Бёрнсы переезжают в городок Дамфриз. Последние годы – самые тяжёлые для Роберта. Он быстро теряет здоровье – последствия долголетнего надрывного труда. Пришлось продать за бесценок ферму. Друзья выхлопотали ему место королевского служащего, инспектора по акцизам. Насмешка судьбы: он обязан быть примерным чиновником, объезжать округу с проверками – исправно ли платят торговцы налоги?
Зима и сырая весна девяносто шестого года оказались гибельны для поэта. Обострился застарелый ревматизм. Обмороки, острые боли в суставах. Врачи не распознали болезни. Лечили холодными ваннами, крепкими винами. Это приблизило исход.
Бёрнс уже не мог служить и в дом опять вернулась нищета. Сбылась его провидческая строка: «Любовь и бедность навсегда меня поймали в сети». Восемнадцатого июля случился последний обморок. Поэт уже не встал с постели. Но гораздо сильней физических мук были мучения от мыслей о бедной Джин и малых детях, остающихся сиротами в беспросветной нужде.
В других источниках подчёркивается, что Бёрнс очень сильно пил и , именно это послужило причиной его такого раннего ухода.
Он ушёл в тридцать семь лет – давно подмеченный роковой отчего-то срок для поэтов. Его хоронили торжественно: с войсками, салютом, хотя он завещал обратное. На погребении были все. Почти все, кроме Джин. В эти минуты она рожала пятого сына. А в доме не было ни пенни. Она попросила взаймы у младшего брата мужа, Гилберта. Тот подал шиллинг и записал в свою аккуратную книжку: «Вдове Роберта – один шиллинг в долг».
Это стало её последним займом. По подписке собрали в народе крупную сумму, и семья больше не знала нищеты. А верная Джин осталась верной до конца - уже памяти мужа. Через много лет слава поэта дошла до придворного Лондона. От короны семье назначили пенсию. Но Джин отказалась от неё.Джин пережила бёрнса на 38 лет , воспитала и подняля на ноги 3 их сыновей и 2 внебрачных дочерей от других женщин Бёрнса.
Итак, в Шотландии, в городке Мохлине жизнь протекала привычно, как в предыдущие века. И так же традиционно собиралась по праздникам в таверне молодежь.
Однажды, под конец танцевальной вечеринки, внутрь ворвалась большая овчарка. Она соскучилась - бросилась лапами на грудь хозяину и принялась его лизать.
Высокий плечистый и чуть сутуловатый парень с тёмными, одушевлённо светящимися глазами, обнял за шею своего пса и громко высказал: «Вот бы мне найти подружку, которая полюбила бы меня как этот пёс!». Всё посмеялись да разошлись…
А спустя несколько дней парень проходил по лугу. Девушки белили холсты, и одна из них вспомнила те слова, распрямилась и крикнула: «Ну как, Моссгил, нашёл себе подружку?». Тот засмотрелся и, не сводя с неё глаз, ответил тихо: «Нашёл».
Так начиналась любовь двадцатипятилетнего пахаря, арендатора фермы Моссгил, и вместе самородного поэта Роберта Бёрнса и семнадцатилетней Джин Армор. Любовь эта вышла трудной, драматичной и высокой и подарила миру множество прекрасных стихов.
Молодые люди, дерзнувшие влюбиться, тотчас оказались в безвыходном положении. Роберт был беден, писал «вольные» стихи. В них он как раз преломлял, облагораживал те европейские идеи свободы в приложении к своей национально и экономически угнетённой родине. Ну, а отец Джин был самодовольным зажиточным буржуа-откупщиком, да ещё пуританских нравов. У него имелась привычка прилюдно обзывать последними словами молодого Бёрнса, «подрывателя основ великой Британской империи».
Армор не мог благословить молодых. Они, зная опасность его нрава и связей, даже не обращались к нему и решили ожениться тайно, по древнему каледонскому обычаю. Для этого надо было написать брачный контракт, в котором пред Богом объявить себя мужем и женой навеки, и хранить эту бумагу пуще жизни. Если она исчезнет – жди беды. Если её разорвать – узы брака тоже будут расторгнуты.
Молодые женились. Долго никто не мог заподозрить, что у них появилась тайная жизнь. Они были крайне осмотрительны. Малейшая оплошность – и подпадёшь церковному суду, который потянет за собой кару гражданскую. Но всё равно Джин каждую ночь бегала через поле к своему Роберту – он загодя отворял для неё окошко. А под утро возвращалась к себе.
«Пробираясь до калитки
Полем вдоль межи,
Дженни вымокла до нитки
Вечером во ржи.
Очень холодно девчонке,
Бьёт девчонку дрожь.
Замочила все юбчонки,
Идя через рожь»…(здесь и далее даны переводы С.Я.Маршака).
Вскоре Джин забеременела. Отец, узнав о таком «позоре», нашёл и уничтожил их брачный контракт. Подал жалобу в церковный совет и суд. К счастью, Бёрнса в ту пору не было в Моссгиле. Он был в городе Кильмарноке, где готовился к печати его первый сборник – тонкая книжица в грубой серой обложке. Она издавалась по подписке, устроенной состоятельными образованными друзьями. Эти люди поняли, что за явление открывается им - явление, которое так долго ждали и готовили всем напряжением своих трудов на благо родины.
Восемьсот экземпляров первого на шотландском языке стихотворного сборника разошлись в один день. И к Бёрнсу пришла слава. Вся страна от знатных до нищих зачитывалась строками на родном речении. Люди переписывали книжицу от руки. А неграмотные старались заучивать с голоса. Наконец, в Шотландии явился народный национальный поэт!
Итак, Бёрнс узнал первую славу. В то же самое время Армор сослал дочь в дальний городок, где она со страхом ждала родов. А Роберт, узнав о судьбе захваченного контракта, вспылил – решил, что Джин сама его выдала. Он был поэтом страстным, гордым, увлекающимся. Но когда тайком навестил «свою девочку», то убедился – она не виновата. Пошатнувшийся под ударом гордости и суеверия мир молодых устоял.
Третьего сентября тысяча семьсот восемьдесят шестого года Джин родила близнецов – сына и дочь. Их назвали в честь родителей. Но отец не мог приласкать своих детей. Арморы были по-прежнему против свадьбы, брака христианского, узаконенного. Роберт вынужден был ездить по Шотландии, скрываясь от суда. И всюду встречал собственную славу.
В конце ноября Бёрнс уезжает на чужой лошади – он всё так же нищ – в Эдинбург, в это сосредоточение учёности и культуры. Город тогда прямо именовали «северными Афинами». Бёрнса здесь уже знали и ждали.
И наконец, сама красивейшая герцогиня Гордэн приказывает аристократическому Каледонскому охотничьему клубу устроить в честь поэта бал. Она сама весь вечер протанцует с ним. А после скажет: «Ваш пахарь совсем вскружил мне голову!». Да и как было не восхищаться Бёрнсом?! Чуть глуховатый выразительный голос, задушевность, отсутствие позы, непринуждённые при этом манеры, простая, но изящно сидящая одежда… Словом, природное изящество, благородство, тонкость чувств.
Каледонский клуб с подачи герцогини устраивает подписку на выпуск уже двухтомника стихов в лучшей типографии, что вскоре и состоялось. Две тысячи экземпляров разошлись в два дня. Издатель заключает с поэтом договор на владение его авторскими правами. Сто гиней и ещё четыреста фунтов – огромные деньги, каких Роберт никогда не имел.
В июне тысяча семьсот восемьдесят седьмого года он вернулся в Моссгил. Теперь суд ему, наконец, не страшен. А ещё, он везёт семье деньги и подарки! До позднего вечера в хижине Бёрнсов пели-гуляли гости. А ночью, как когда-то прежде, к нему пришла его Джин. Пришла через окошко мать его двух детей…
Она уходила на рассвете. Роберт тревожился. Теперь откроется, что она снова была у него, и её опять начнут мучить. Но Джин была спокойна – ведь родители сами послали её. А Роберт впал в гнев: теперь, при деньгах и славе, он Арморам угоден! И она так спокойно относится к этому?! Значит, она – с ними заодно?! И он, оскорблённый, бежит в горную Шотландию.
Вскоре Бёрнс вновь в Эдинбурге. И здесь его ждёт сильнейшее искушение. Поэт, пишущий о любви как высшем счастье, о свободном праве на любовь, конечно, склонен увлекаться. Да когда ещё чувство оскорблено!
Героиней бурного и короткого идеального романа стала молоденькая брошенная «соломенная вдова», дворянка Нэнси Мак-Лиоз. Она глубоко очаровалась поэтом, он – ею. Они оказались сходными, идеалистическими натурами. Она – музыкально одарена, с отменным художественным вкусом, и вдобавок – несчастна. Они, очарованные, проводили вдвоём вечера напролёт. Не могли наглядеться друг на друга, наговориться. Они понимали – роман их обречён и время отмерено. Сословная, общественная разница не позволяла соединиться. Случись это – оба становились париями. Ему – путь к печати закрыт. Она лишалась репутации, статуса сословия, пенсиона. И она была женщиной не для хижины… Да, отвлечённые идеи «просвещения» хоть и привлекали даже венценосцев, но жить по ним мало, кто рисковал.
В конце-концов, влюблённые, измаявшись безысходностью, решаются на разрыв. Для Бёрнса этот шаг был спасением. За всё время влюблённости в Нэнси он не смог написать ни одного значительного стихотворения. Всё выходило манерным, куртуазным, мёртвым. Это единственный случай в его жизни, когда он заблудился в не близкой для своей природы среде. И всё же от этой страсти, по разрыве, осталась одна-единственная настоящая вещь - едва не лучшая любовная песня на английском языке. Так Бёрнс возвращался к своему дару:
«Поцелуй – и до могилы
Мы простимся, друг мой милый.
Ропот сердца отовсюду
Посылать к тебе я буду
В ком надежды искра тлеет,
На судьбу роптать не смеет.
Но ни зги передо мною.
Окружён я тьмой ночною
Не кляну своей я страсти.
Кто твоей не сдастся власти?
Кто видал тебя, тот любит,
Кто полюбит, не разлюбит.
Не любить бы нам так нежно,
Безрассудно, безнадежно,
Не сходиться, не прощаться,
Нам бы с горем не встречаться!
Будь же ты благословенна,
Друг мой первый, друг бесценный.
Да сияет на тобою
Солнце счастья и покоя»...
Роберт вернулся к своей истинной любви, к своей милой Джин. Он понимал: лучшей подруги, в терпении сносящей его причуды, вспышки гнева, гонения от родителей и всё же остающейся верной, у него не будет никогда.
«Любовь, как роза, роза красная,
Цветёт в моём саду.
Любовь моя – как песенка,
С которой в путь иду.
Сильнее красоты твоей
Моя любовь одна.
Она со мной, пока моря
Не высохнут до дна.
Не высохнут моря, мой друг,
Не рушится гранит,
Не остановится песок,
А он, как жизнь, бежит»...
И вместе, Бёрнс понял, что должен вернуться к плугу. Именно крестьянский труд давал чистоту его голосу. И в то же самое время церковь, наконец, признала их брак. А Джин родила ещё мальчика.
Поэту – тридцать лет, самое напряжённое время. Бёрнс ведёт большую переписку. Всерьёз пытается разобраться в принципах «просвещения», нащупать истинно-плодотворное. Складывает целые философские трактаты.
В девяносто первом году Бёрнсы переезжают в городок Дамфриз. Последние годы – самые тяжёлые для Роберта. Он быстро теряет здоровье – последствия долголетнего надрывного труда. Пришлось продать за бесценок ферму. Друзья выхлопотали ему место королевского служащего, инспектора по акцизам. Насмешка судьбы: он обязан быть примерным чиновником, объезжать округу с проверками – исправно ли платят торговцы налоги?
Зима и сырая весна девяносто шестого года оказались гибельны для поэта. Обострился застарелый ревматизм. Обмороки, острые боли в суставах. Врачи не распознали болезни. Лечили холодными ваннами, крепкими винами. Это приблизило исход.
Бёрнс уже не мог служить и в дом опять вернулась нищета. Сбылась его провидческая строка: «Любовь и бедность навсегда меня поймали в сети». Восемнадцатого июля случился последний обморок. Поэт уже не встал с постели. Но гораздо сильней физических мук были мучения от мыслей о бедной Джин и малых детях, остающихся сиротами в беспросветной нужде.
В других источниках подчёркивается, что Бёрнс очень сильно пил и , именно это послужило причиной его такого раннего ухода.
Он ушёл в тридцать семь лет – давно подмеченный роковой отчего-то срок для поэтов. Его хоронили торжественно: с войсками, салютом, хотя он завещал обратное. На погребении были все. Почти все, кроме Джин. В эти минуты она рожала пятого сына. А в доме не было ни пенни. Она попросила взаймы у младшего брата мужа, Гилберта. Тот подал шиллинг и записал в свою аккуратную книжку: «Вдове Роберта – один шиллинг в долг».
Это стало её последним займом. По подписке собрали в народе крупную сумму, и семья больше не знала нищеты. А верная Джин осталась верной до конца - уже памяти мужа. Через много лет слава поэта дошла до придворного Лондона. От короны семье назначили пенсию. Но Джин отказалась от неё.Джин пережила бёрнса на 38 лет , воспитала и подняля на ноги 3 их сыновей и 2 внебрачных дочерей от других женщин Бёрнса.
