Приключения царя Лёни

[Maddy]

Весьма удачно! Ну на профессиональном-то поприще используешь свой талант? Или королевства маловато: развернуться негде?

К сожалению, не кролевство маловато, а оно с творццвом не связано

[Iren]

Эх... Тогда радуй нас своими талантами!

[Maddy]

Постараюсь

[Maddy]

Раннее, весьма раннее, чертовски раннее спартанское утро. В том районе спартанской столицы, который теперь можно было бы назвать выездом, наблюдается внушительное скопление мужчин в легкомысленных нарядах, совершенно не соответствующих прохладным погодным условиям. Ну уж назвался спартанцем – полезешь куда и когда угодно. Жаловаться не то чтобы не принято – никому и в голову отродясь не приходило, могут расценить как плевок в национальное самоопределение. Мужики молча ждут развития событий с веками отрепетированным выражением угрюмой решимости на бородатых (и не очень) лицах.
Выходит царь, немного дезориентированный в пространстве по известным нам причинам. Чеканный царский профиль от недосыпу заострился, внушительные подглазины придают глазам яркость и глубину, нахмуренные брови дают всем прочувствовать ответственность момента.
Царь подходит к командиру гвардии, который стоит чуть впереди живописного спартанского отряда.
Царь: Всех собрал?
Капитан: Как договаривались, твое величество. 300 человек, все проверенные в боях воины, женатые, с детьми.
Царь: ВСЕ, говоришь, женатые? А младшенький твой тогда здесь чего делает? Не, я не сомневаюсь, может дети у него есть, с кем ни бывает, но вот на свадьбу че-та ты меня не приглашал.
Капитан (переходя на взволнованный шепот): Лёнь, ты ж мою мегеру знаешь! Как только я в поход собрался, мне сынок и заявил «Или бери с собой, или в наемники подамся. Я с ней, ну то ись с мамочкой своей, не останусь. Запилит!» Сам знаешь – не туда встал, не так сел, где тебя пол ночи носило…
Царь: Да уж! Кто ж твою благоверную не знает! Ежели б можно было ее впереди войска пускать для устрашения противника – мы б сражения всухую выигрывали, даже не вступая в бой!
Капитан согласно кивает и, вздыхая, опускает повинную голову.
Царь: Да ладно! Не оставлять же младшого на растерзание – пущай с нами идет.
Младшой с облегчением выдыхает, обменивается с отцом быстрым взглядом, оба одновременно думают, что после их загадочного утреннего исчезновения, вернутся из похода им будет лучше НА щите, поскольку жена и мать не отличается кротостью и всепрощением, а полный мамашин завод не сумел бы выдержать даже кумир всех спартанских подростков Геракл.
Царь мерным шагом обходит собранный отряд, обмениваясь приветствиями с воинами, с которыми ходил в разведку, делил тяготы, съедал пуды соли…Вдруг его взгляд останавливается на внушительной, но весьма нетипичной фигуре, которую до сего момента царю никогда наблюдать не приходилось.
Перед царем, выделяясь статью, стоит гарный хлопец с добрыми глазами, косая сажень в плечах, борода хлопца тщательно сбрита, зато холеные усы спускаются к подбородку внушительными завитками. Одет хлопец не по форме, в какие-то бесформенные штаны, весьма напоминающие шальвары восточных соседей, вместо сандалий на нем мягкие сапожки, за плечом тщательно завязанный мешок.
Царь (с легким недоумением в голосе): Это кто?
Капитан: Это Делиос привел. Говорит, брат троюродный, из Херсонесу приехал.
Царь: А че ему в Херсонесе то не сиделось?
Капитан: Да говорит политическая ситуация сложная, экономика в рецессии…
Царь: Чего?!
Капитан: Жрать нечего, каждую неделю – государственный переворот, бардак короче.
Царь: А-а-а-! А к нам чего принесло? Воевать собрался за идею?
Капитан: Не, гражданство хочет получить. Парень хороший, работящий, да и не из пугливых. Возьмем?
Царь: Да ты что? Что я парламенту скажу? Что у меня в войске наемники без гражданства? Нееет! Пущай здесь остается, определи ему участок работы какой-нить... Да вот хоть границу охранять! И ему дело, и не на глазах у широкой обчественности. Вернемся – решим, что с ним делать.

[Iren]

царь, немного дезориентированный в пространстве по известным нам причинам. Чеканный царский профиль от недосыпу заострился, внушительные подглазины придают глазам яркость и глубину, нахмуренные брови дают всем прочувствовать ответственность момента.

Да я сам себе в зеркале не улыбаюсь!

Капитан (переходя на взволнованный шепот): Лёнь, ты ж мою мегеру знаешь! Как только я в поход собрался, мне сынок и заявил «Или бери с собой, или в наемники подамся. Я с ней, ну то ись с мамочкой своей, не останусь. Запилит!» Сам знаешь – не туда встал, не так сел, где тебя пол ночи носило…
Царь: Да уж! Кто ж твою благоверную не знает! Ежели б можно было ее впереди войска пускать для устрашения противника – мы б сражения всухую выигрывали, даже не вступая в бой!
Капитан согласно кивает и, вздыхая, опускает повинную голову.

Ну опять на ночь глядя насмешила!

[Maddy]

Могу предложить только одно - смешить вас НЕ на ночь

[Iren]

Не! Это же я шучу!
У нас тут слишком большой временной диапазон: на всех не угодишь.

[Maddy]

Царь дает отмашку капитану, тот набирает в легкие достаточное количество свежего утреннего воздуха, чтоб заорать команду, как вдруг замечает приближающихся к отряду представителей законодательной ветви спартанской власти. Холодный воздух колОм встает в командирских бронхах, он полузадушено выпучивает глаза, давая знать повелителю и боевому товарищу, что имеется небольшая помеха в лице спикера местного парламента, а также некоторых наиболее влиятельных означенного парламента членов (для царя до сих пор остается загадкой, почему политиков принято считать по членам, в то время как остальных спартанских мужчин по головам). Леонид обреченно выдыхает. Понимая, что спокойно ему вместе с войском из столицы не выйти, он готовится к переговорному процессу, который, по своему богатому боевому опыту, считает бессмысленной тратой времени и сил. Но в демократическом государстве против парламентариев переть не принято. Царь изображает на лице любезность, насколько это вообще возможно, его кривая улыбка по идее должна выражать настроенность на диалог, на самом же деле она скорее выглядит как предупреждающее «Не влезай – убьет».
Спикер: Твое величество, куда собрался?
Царь: Гулять. Для здоровья полезно. Врачи рекомендуют.
Спикер: А далеко ли?
Царь: Туда-сюда, ноги размять, подышать свежим воздухом.
Спикер: А это что?
Царь: Что что?
Спикер: Нууу, цвет, так сказать, воинства, краса и гордость…
Царь: Вот скока раз тебя просил – выбирай ты ради бога менее цветистые формулировки, я, конечно, к твоим выкрутасам привычный уже, а пацаны и обидеться могут.
Спикер: За что?
Царь: Да не за что, а почему. Ты в прошлый раз в запале что им заявил? Что воины сильны своими тылами? Это как?
Спикер: Дык я ж про семьи, для поднятия так сказать престижа института брака, шоб рождаемость повысить.
Царь: Я тебе по секрету скажу – шоб рождаемость повысить не престиж нужен, а другое совсем, ну тебе простительно, ты ж у нас великий теоретик, но от практики все ж полностью отказываться не советую.
Спикер пытается проанализировать последнюю царскую реплику, но суть сказанного все время ускользает от старательно наморщенного мозга государственного деятеля. Нет, в том, что без издевки не обошлось, спикер уверен, но вот вычленить ее из рубленой фразы главы государства совсем нет времени. Спикер спохватывается и возвращается к тому, зачем, собственно, он явился.
Спикер (предельно официальным тоном): Ваше Величество! Оракул категорически запретил спартанскому войску вступать в войну.
Царь: Я ни во что вступать не собираюсь. Говорю ж – на прогулку собрался.
Спикер: А воины?
Царь: Почетный эскорт. На всякий случай.
Спикер: Все 300 человек?
Царь: Так мне спокойнее. А то что-то я в последнее время нервный стал, то ли переутомился, то ли возраст сказывается.
Спикер: На моей памяти первый раз ты берешь с собой такую охрану.
Царь: Считай, что у меня развилась паранойя. Если не слышу топота вокруг, сразу паника.
Спикер: И в какую сторону вы решили отправиться?
Царь: К Термопилам. Там, говорят, минеральные источники имеются, так вот водичка из них очень успокоению нерв способствует.
Сопровождающие спикера лица пытаются изобразить ропот недовольства, но выходит у них только неотчетливое бормотание. Впрочем, под взыскующим царским взором и оно быстро иссякает. Голос решается подать только один из спикерской свиты, видимо, в силу возраста решивший, что терять ему в общем-то совершенно нечего.
Сопровождающий: А нам что делать?
Царь: Вам? Возвращаться в город и заниматься любимым делом – размышлять о судьбах родины. Этот серьезный вопрос могу доверить только вам, а мелочи практического порядка уже распределены мною среди менее квалифицированными и загруженными глобальными проблемами людьми. (спикеру) И про практику все же не забывай! Всё, дорогие мои, нам пора, долгие проводы – лишние слезы!
Царь поворачивается спиной к парламентариям, давая им понять, что обсуждение закончено….

[Maddy]

Развернувшись, царь обнаруживает невдалеке собственную жену и собственного же сына и наследника. Помянув полузадушенным шепотом жениных родственников по материнской линии вплоть до седьмого колена, царь торопливым шагом направляется к семейству.
Её величество стоит, вцепившись мужнин щит, как утопающий в единственную виднеющуюся на горизонте корягу. Не смотря на все домашние снадобья, примененные к ее царской особе служанками, невооруженным глазом видно, что царица нарушила неписанный спартанский этикет – успела от души поплакать по уходящему на войну мужу. Вообще с ее величества в данный момент можно ваять рвущую душу неподготовленного зрителя скульптуру под рабочим названием «Как жена на войну мужика провожала», но как на грех ни одного завалящего скульптора поблизости не наблюдается. Можно было бы добавить, что в Спартанском государстве всегда наблюдался дефицит творческих кадров, поскольку по закону симметрии хорошо развитая мускулатура за счет своего разрастания обычно обескровливает мозг и, соответственно, творческие порывы в голове среднего спартанского мужчины умирают от кислородного голодания еще в зародыше. Но мы отвлеклись…
Царь: Ведь просил же тебя – дома останься. Перед людЯми неудобно! А ребенка зачем с собой притащила в такую рань?
Царица (дрожащим голосом): Дык как же, Лёнечка, ведь может больше не свидимся….
Губа ее величества начинает непроизвольно дрожать, голос срывается, царица начинает усиленно моргать, чтобы загнать выступившие слезы обратно и выдавливает из себя примирительную кривую улыбку. Царь смотрит на любимую жену и принимается шарить по кожаным шортам в поисках кармана, в котором мог притаится носовой платок. Нужно ли говорить, что в спартанской военной форме карманов не предусмотрено, также как не предусмотрено носовых платков в спартанской культуре. Царь осторожно вытирает нос жены пыльным краешком плаща, стирает пролившиеся слезы тыльной стороной ладони. Опомнившись, Леонид оборачивается к своим воинам, но все 300 человек так увлеченно разглядывают сандалии на собственных ногах, как будто надеются увидеть на кожаных ремешках сулящее скорую победу пророчество. Его величество опускает на хрупкое плечо царицы свою внушительную руку – это все, что в данной ситуации он может себе позволить – и ободряюще улыбается. От улыбки царские очи теплеют и царица читает в пронзительных глазах мужа все, что хотела бы от него услышать на прощанье. Царь протягивает вторую руку, забирает у жены свой щит, делает шаг назад. Царица спохватывается…
Царица: Лёнь, вот возьми, тебе нужнЕе.
Ее величество снимает с шеи шнурок с амулетом, сделанным из зуба собственноручно убитого Леонидом волка (судя по размеру зуба волк был размером со среднего тиранозавра) – свадебный подарок любимого мужа. Царица завязывает шнурок амулета на мужниной шее, неимоверным усилием воли убирает руки и отступает назад.
Царь поворачивается к сыну, протягивает ему руку, улыбается. Мальчик стоит ни жив, ни мертв. Больше всего ему хочется сейчас бросится отцу на шею, но, с детства внушенные мальчику представления о поведении царского наследника, не позволяют ему этого.
Царь поворачивается к капитану, коротко кивает, капитан орет «Стройся! Шагом марш!» и спартанский отряд покидает город.

[Iren]

его кривая улыбка по идее должна выражать настроенность на диалог, на самом же деле она скорее выглядит как предупреждающее «Не влезай – убьет».
Спикер: Твое величество, куда собрался?
Царь: Гулять. Для здоровья полезно. Врачи рекомендуют.

Врач сказал ходить: вот я и ходю.

Царь: Вот скока раз тебя просил – выбирай ты ради бога менее цветистые формулировки, я, конечно, к твоим выкрутасам привычный уже, а пацаны и обидеться могут.
Спикер: За что?
Царь: Да не за что, а почему....
Спикер: Дык я ж про семьи, для поднятия так сказать престижа института брака, шоб рождаемость повысить.
Царь: Я тебе по секрету скажу – шоб рождаемость повысить не престиж нужен, а другое совсем, ну тебе простительно, ты ж у нас великий теоретик, но от практики все ж полностью отказываться не советую.

Очень актуально, в свете недавнего послания президента!

Спикер пытается проанализировать последнюю царскую реплику, но суть сказанного все время ускользает от старательно наморщенного мозга государственного деятеля. Нет, в том, что без издевки не обошлось, спикер уверен, но вот вычленить ее из рубленой фразы главы государства совсем нет времени. Спикер спохватывается и возвращается к тому, зачем, собственно, он явился.

Вообще с ее величества в данный момент можно ваять рвущую душу неподготовленного зрителя скульптуру под рабочим названием «Как жена на войну мужика провожала», но как на грех ни одного завалящего скульптора поблизости не наблюдается. Можно было бы добавить, что в Спартанском государстве всегда наблюдался дефицит творческих кадров, поскольку по закону симметрии хорошо развитая мускулатура за счет своего разрастания обычно обескровливает мозг и, соответственно, творческие порывы в голове среднего спартанского мужчины умирают от кислородного голодания еще в зародыше.
шнурок с амулетом, сделанным из зуба собственноручно убитого Леонидом волка (судя по размеру зуба волк был размером со среднего тиранозавра)